ПРОБЛЕМЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА
И ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА
Предлагаем нашему читателю ранее целиком не известное
произведение выдающегося русского национального мыслителя, религиозного
философа и ученого-правоведа профессора Ивана Александровича Ильина — «ПРОЕКТ
ОСНОВНОГО ЗАКОНА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (черновая схема)», созданное им в 1938
году. Этот редчайший документ (№50) был недавно найден профессором русской
словесности А.Е.Климовым в Мичиганском архиве И.А.Ильина (Сourtesy of I.A.Iljin
Collection, Michigan State University Libraries, Special Collections Division,
East Lansing, MI 48824-1048). Несомненный интерес представляет собою и
следующий документ (№51) — «МАТЕРИАЛЫ к ПРОЕКТУ ОСНОВНОГО ЗАКОНА Российской
Империи», в который вошли доклад И.А.Ильина «ОСНОВЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО
УСТРОЙСТВА», прочитанный им на съезде в Женеве в начале декабря 1937 года; его
«Тезисы к докладу об основах государственного устройства будущей России», с
которыми он выступил 22 января 1939 года на Совещании в Женеве 22-28 января
1939 года, и другие «его записи на прениях» на женевских съездах и совещаниях
различных годов, письменные возражения на доклад и другие материалы,
обозначенные им как «Идеи, положенные в основу моих «Основных Законов России».
Наша брошюра построена так, что вторая часть материалов как
бы обрамляет основное произведение И.А.Ильина, вводит читателя в проблематику и
как бы приглашает каждого русского гражданина принять участие в продумывании,
создании и написании конституции новой России. Мы специально оставляем, как у
И.А.Ильина, большие поля перед статьями «Основного Закона», даем без изменения
все подготовительные его материалы, вплоть до отрывочных и незаконченных
мыслей, а также нумерацию некоторых статей Конституции, которые им (по каким-то
неизвестным нам причинам) не были написаны, а были заполнены «отточием». Все
эти материалы и документы прочло совсем небольшое количество людей (меньше 10),
и каждый новый читатель вправе считать себя одним из первых, работающих над
таким важным документом. Трудно сказать, какое политическое, правовое и
практическое воздействие произведет эта первая публикация столь важного
материала, но прочитывается он с живым интересом, в отличие от многих подобных
документов, содержащих, может быть, много верных, но бездушных положений, ибо
написан он любящим сердцем, страдающим о «временно падшей и униженной
Родине-России». Даже если ни одна строка его в ближайшее время не войдет в
поправки или в проекты новых конституционных документов, тем не менее читатель
может себе представить после чтения, в какой стране он мог бы жить, какими
органичными и естественными законами могла бы регулироваться его жизнь!
Целью настоящего предисловия является ознакомление читателя
не только с необходимыми сведениями, касающимися этих документов, что мы
сделали выше, но и с историей вопроса — конституционного устройства России в XX
веке, с серьезными и до сих пор не разрешенными вопросами права,
государственного и международного устройства, гражданского общества и
организации общественной жизни. Обычно об этих проблемах, «проклятых вопросах»,
по выражению самого Ильина, предпочитают не говорить. Когда же эти проблемы
проявляют себя самым отрицательным образом, то находят простую, но лукавую
отговорку: «Да, это плохо, но ничего лучшего человечество не придумало!» Это
большая неправда: по выражению русского консерватора Константина
Победоносцева, «великая ложь нашего времени». Просто не хотят думать, а если
кто-либо придумывает (например, Иван Ильин), то ему не дают хода (при самой
широкой популярности этого национального мыслителя в современной России его
идеи пока не нашли своего отклика в государственных актах). Ярким примером может
стать публикуемая нами его Конституция новой постбольшевистской и
посткоммунистической России.
* * *
XX век был одним из самых драматичных и неспокойных веков в
истории человечества. Он изобиловал многочисленными войнами, революциями и
потрясениями. Именно в этом веке реализовывались ложные и соблазнительные идеи,
охватывающие огромные массы людей (в виде массовых психозов). Вскоре
становилась ясной всем пагубность этих осуществлений, но уроков из них никто не
выносил, и человечество принималось осваивать очередную химеру. Можно указать
несколько таких идей: идея социализма и коммунизма,
вызвавшая переустройство многочисленных стран и обществ; ложно понятая идея свободы, породившая целую цепь национально-освободительных
революций, приведших к образованию очень слабых и неустроенных государств с
периодическими переворотами, гражданскими войнами, сепаратистскими
притязаниями, истреблением своего народа, истощением природных и людских
ресурсов; совершенно не понятый суверенитет, приведший к
неоправданному распаду многих государств; утрирование и вытравление национальной идеи (две ложные крайности), породившие
многочисленные национальные распри и войны; идея секуляризации (отделение
церкви от государства), повлекшая за собой образование или безбожных, или равнодушных
(теплохладных) государств, с разлагающейся моралью и нравственностью, или, как
реакцию на это, — фундаменталистских движений и почти-что теократических
государств. И это не все упомянутые ложные идеи и проекты — много других,
перечисление которых утомило бы читателя.
Хвастаться XX веку нечем! Даже видимые его успехи в
научно-технической революции можно сейчас трактовать как «успехи» в кавычках:
использование атомной энергии и освоение космоса — два характерных успеха в
этой области, с одной стороны — мощные, а с другой — близорукие, плохо
продуманные проекты, и функция платежа за этот «успех» красноречива.
* * *
Как у всякого человека, так и у групп, партий, обществ,
движений, революций и реформ есть свои слова, дела и мысли. Сейчас речь идет не о том, совпадают они или нет, должны
ли или могли бы совпадать. Здесь нужно отметить только то, что слова и дела
всегда видимы, мысли же могут оставаться часто незамеченными, но именно они играют решающую роль в
событиях происходящих: самым интересным является то, о чем не
говорят, о чем даже не упоминают! (Здесь опять мы не касаемся еще более
глубоких уровней человеческого бытия — его иррациональных действий, его
энтелехии, а также промыслительности в истории и жизни человека и человеческого
общества — это вышло бы за рамки вопроса конституции и правовых норм).
Русская революция была не только нашей национальной
трагедией, но и мировой катастрофой. Ее слова — лозунги и идеи — были лживыми и
соблазнительными, ее дела — ужасны и отвратительны, но самыми страшными были ее
мысли — ее замысел о России. По словам Ивана Ильина,
«Русская революция есть проявление современного религиозного кризиса:
это есть попытка осуществить антихристианский общественный и
государственный строй, задуманный в нравственном отношении Фридрихом
Ницше, а хозяйственно и политически Карлом Марксом. Эта зараза
антихристианства была принесена в Россию с Запада». На пути русских
революционеров-интернационалистов, осуществлявших этот проект, стояло три
препятствия, три ценности исторической России, строившие и созидавшие ее:
христианская вера в форме русского Православия, самодержавная монархия с ее
православным царем и сам русский народ с его религиозным, монархическим
правосознанием, являвшийся скрепой для многочисленных народов Российской Империи,
бывший ведущей нацией со своей яркой национальной особенностью и своеобразием.
Удары революции были сильны:
Церковь отделяется от государства, но не для независимого
существования, а для подлежащего уничтожения — миллионы исповедников, тысячи
замученных священников, монахов и епископов. (По сведением иеромонаха
Дамаскина (Орловского), специально изучавшего этот вопрос, в частности, и в
архивах КГБ, был момент русской истории советского периода, когда в живых
оставалось совсем небольшое число епископов и священников, и Русская
Православная церковь была на грани прерывания исторической преемственности, но
милостью Божьею этого не случилось: десятки, сотни молодых и немолодых мужчин
принимали священство, чтобы тут же быть репрессированными, но не прервать
русскую церковную жизнь. Таково было подлинное положение дел!)
Сокрушается монархия как «деспотический институт»;
ритуально расстреливается Император Николай II и его семья; преследуется и
вытравляется все монархическое как реакционное и контрреволюционное.
Русский народ объявляется большевиками «нацией угнетающей»,
«нацией шовинистической», «нацией великодержавной»; русские занимают в своей
стране самое униженное положение, у них даже отбирают название страны —
«Россия»; всякое проявление национальных чувств русского народа квалифицируется
как черносотенство и человеконенавистничество, официальной идеологией в этом
направлении является интернационализм, стирание национальных граней,
образование «новой исторической общности людей — советский народ»; сейчас это —
культивирование общечеловеческих ценностей, прав человека — любого другого, но
не русского (поразительное единодушие: когда гибнут русские, пресса молчит,
когда гибнут другие, поднимается шум об имперских амбициях русских; особенно
болезненно и с нарочито искаженным ударением произносит это слово Украина, к
которой толерантность современной Российской Федерации беспримерна).
Революционные мысли и замыслы относительно стран и народов
не исчезли и в настоящее время. Если монархию уничтожали, а вместе с ней и идею
органического государства — под лозунгами борьбы с тиранией, вытравляя в народе
глубокие монархические предпочтения, то сейчас нападкам подверглось само
государственное бытие, причем его уничтожают как расчленением некоторых
государств, так, как это ни парадоксально, и объединением европейских
исторически сложившихся государственных образований. Если раньше был «широкий
антихристианский фронт», то сейчас пытаются расколоть Православие: на Украине —
автокефальностью, униатством, просто религиозным предательством; в России —
прозелитизмом (как не отметить пророческий в этом отношении пункт конституции
Ильина); войною — в Югославии (Православие сербов — единственная серьезная
причина такой людоедской ненависти к ним западных стран при поддержке
противников сербов — хорватов и мусульман; Запад даже пошел на компромисс с
«воюющим» с ним мусульманским фундаментализмом — поставки оружия мусульманам в
Боснии происходят с его молчаливого согласия); модернизмом — внутри самой
церкви (попытки отменить церковно-славянский язык в богослужении и пр., а саму
христианскую веру уничтожить тоже своего рода «объединением» — экуменизмом).
Разрушение этих коренных основ человеческого бытия и есть
подлинная причина всех неудач мирового сообщества, если, конечно, таковое
стремится к чему-то настоящему в жизни.
* * *
В истории России XX века было принято несколько конституций.
Не вдаваясь сейчас педантично в то, что является конституцией, а что нет, мы
включаем сюда и «СВОД ОСНОВНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЗАКОНОВ», действовавший в России
до конца февраля 1917 года, и принятые: первую советскую Конституцию 1918
года, Конституцию СССР 1924 года, Конституцию РСФСР 1925 года, Конституцию СССР
1936 года, Конституцию РСФСР 1937 года, Конституцию СССР (основной закон) 1977
года, Конституцию СССР с изменениями и дополнениями 1988 года и аналогичную
Конституцию РСФСР 1989 года, а также последнюю Конституцию Российской Федерации
1993 года. В этом ряду следует упомянуть так и не принятый проект Конституции,
разрабатывавшийся в Верховном Совете РСФСР в 1993 году. Упоминанию подлежит и
проект, подготовленный А.Д.Сахаровым: «Конституция Союза Советских Республик
Европы и Азии», имевший заметное идеологическое и мировоззренческое влияние на
разрабатываемые и принятые законы перестроечного и демократического периода
истории России.
Параллельно с этим необходимо рассматривать альтернативные
проекты Конституций России, предполагавшие некоммунистическую власть в нашей
стране. Это Конституция Всероссийского Социал-Христианского Союза Освобождения
Народа (ВСХСОН), февраль 1964 года (построенная на серьезной работе
Н.А.Бердяева «Новое средневековье» и работе югослава Милована Джиласа «Новый
класс»; это было примечательное и героическое явление в русской истории
коммунистического времени: руководители этой подпольной политической
организации: Игорь Огурцов, Михаил Садо, Евгений Вагин, Борис Аверичкин и
многие другие рядовые ее участники, в число которых входил и будущий русский
писатель Леонид Бородин, — были осуждены в 1968 году на сроки от 6 до 15 лет);
Программа Народно-Трудового Союза (НТС) — организации, имевшей до войны
(естественно, нелегально) своих представителей в России и единственной
сохранившейся после войны русской эмигрантской политической структурой,
эволюционировавшей с 1930 года от правой и националистической организации
Национального Союза Русской Молодежи через Национально-Трудовой Союз Нового
Поколения до либерально-демократического Народно-Трудового Союза (российских
солидаристов); труд Анатолия Федосеева «О новой России. Альтернатива», 1978
год. Нельзя не рассмотреть еще два проекта устройства Российского государства,
не являющиеся формально конституциями, но близкие к ним по духу и замыслу.
Первый — это проект известного религиозного философа и богослова, священника
Павла Флоренского (расстреляного большевиками-коммунистами в 1937 году)
«Предполагаемое государственное устройство в будущем», найденный в архивах
КГБ, и проект известнейшего писателя, активного борца с советским и
коммунистическим строем в нашей стране Александра Солженицина «Как нам
обустроить Россию. Посильные соображения».
Не перечисляются здесь, но имеются в виду, программы
многочисленных партий и движений, фигурировавших в периоды предвыборных
агитаций и действующих сейчас в России. Упоминания заслуживают еще два имени —
Владислава Краснова и Николая Полторацкого, которые выступили в Женеве в 1984
году с большими докладами на тему «Русская партия». Их доклады, наряду с
докладом А.Федосеева были напечатаны на нескольких языках и разосланы во все
научные университетские центры США и Европы.
Таков некраткий, хотя, по всей вероятности, и неполный
перечень документов на интересующую нас тему.
* * *
При создании и написании Конституции возникает много
принципиальных проблем, которые не видны неискушенному читателю и живущему в
рамках той или иной конституции гражданину. Статьи любой конституции
неравнозначны и неравносущественны: многие из них кажутся тривиальными, само
собою разумеющимися, многие декларируются, но никогда не реализуются, многие
просто непонятны, но как бомбы замедленного действия срабатывают в самый
неподходящий момент, некоторые весьма существенны, как, например, Статья 6
Конституции СССР, устранение которой фактически развалило КПСС и разрушило
советский строй. Не претендуя на исчерпывающую полноту, отметим фундаментальные
трудности во всех этих проектах, чтобы подчеркнуть особую значимость ильинского
подхода.
* * *
Первая трудность заключается в том, что в нашей стране
отсутствует правовая грамотность, нет популярных курсов (должны бы читаться в школах
и всех вузах России) с объяснением основных вопросов правоведения. Поэтому
такие понятия как «право», «суверенитет», «государство», «гражданское
общество», «власть» и т. п. понимаются многими весьма туманно и неопределенно.
Это о читателях. Но в отличие от дореволюционной России многие годы у нас не
было серьезных юридических школ, с авторитетными именами, глубокими
юридическими и правовыми теориями, поэтому эти понятия расплывчаты и для
законодателей.
1. Проблема суверенитета.
Рассмотрим одну из первых статей всех конституций
постреволюционной России: «Носителем суверенитета и единственным источником
власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ» (Ст.3, п.1 К
РФ), «Вся власть в СССР принадлежит народу» (Ст. 2 К СССР и К РСФСР).
«Суверенитет» от фр. souverain — высочайший, высший, верховный, самодержавный
(в средние века суверен — тот, кто не платил налогов)
означает верховную власть, верховенство. Идея народного
суверенитета принадлежит французскому мыслителю Ж.-Ж. Руссо и развита им
в теории так называемого общественного договора. Согласно
Руссо, в основе правильного государственного устройства должен лежать
общественный договор, т.е. взаимное согласие членов общества относительно формы
этого устройства. Идея народного суверенитета совмещает принцип индивидуальной
свободы с началом общежития при условии, что все одинаково подчиняют свою личную волю воле общей и вместе с тем
становятся равноправными участниками этой общей воли.
Однако здесь возникают проблемы, заключающиеся в принципиальной
трудности определения общей воли и в абсолютности народного суверенитета как
верховной власти народа (на самом деле это фундаментальные трудности
демократии, ее безрелигиозного основания в отличие от монархии), что
хорошо понимал и сам Руссо. «Поэтому, — пишет он, — дабы это общественное
соглашение не оказалось пустой формальностью, оно молчаливо заключает в себе
следующее обязательство, которое одно только может придать силу другим
обязательствам, а именно: если кто-нибудь откажется повиноваться общей воле, то
он будет принужден к повиновению всем политическим организмом; а это означает
лишь то, что его силой заставят быть свободным, так как соглашение в том и
заключается, что, предоставляя каждого гражданина в распоряжение отечества, оно
гарантирует его от всякой личной зависимости. Это условие составляет секрет и
двигательную силу политической машины, и только оно одно делает законными
гражданские обязательства, которые без этого были бы нелепыми, тираническими и
давали бы лишь повод к огромным злоупотреблениям». Простыми словами, народный
суверенитет означает известное в логике противоречие — «верховенство над
верховенством», «парадокс лжеца» или в математике — «множество всех множеств».
Поэтому, чтобы избежать этого противоречия, Руссо тайно «раздваивает» народ на
государственное и общественное объединение, внося в них дуализм, а это прямой
источник анархического мировоззрения вплоть до современных положений —
«суверенитет личности выше суверенитета государства». Проект сахаровской
конституции в этом отношении — самое крайнее проявление этого рафинированого
анархизма: реакция на тоталитарный строй привела к
перенесению центра тяжести на права человека, на
гражданское общество, к «идее суверенитета независимых государств», к сведению
государственных функций до минимума. Остроумное замечание, хотя и не по этому
поводу, но по существу об этом, сделал С.Аверинцев, когда в общении с
Сахаровым он видел в его мыслях, мироощущении, словах человека XVIII
века — таковым Сахаров и был.
2. Проблема двойственности.
Выходом из этого тупика является правильное понимание двойственных понятий, или так называемой теории двойственности,
получившей свое признание в современной науке (математике, физике) и в
философии как «принцип дополнительности». Суть двойственности состоит в наличии
пар сопряженных теорий, понятий, в частности: бесконечное
и конечное, внутреннее и внешнее, непрерывное и дискретное, интегральное и
дифференциальное, центробежное и центростремительное, иррациональное и
рациональное и т. д. Отметим, что эта двойственность объективна, присуща всем
тварным вещам, не зависит от нашего психологического восприятия и тем более от
нашего произвола. Она составляет основную структуру бытия, восходя к Тайне
Творения мира.
Характерная черта упомянутых пар — равнозначимость
и сопряженность составляющих их начал, которые
обретают смысл и бытийственную полноту только в совместном их существовании (в
этом принцип их дополнительности). Основная ошибка (часто) заключается в том,
что культивируется один из этих компонентов и занижается и пренебрегается
другой. Вторая ошибка заключается в отождествлении двойственности с дуализмом — парами другой природы (такими как добро и зло,
истина и ложь и т. п.), вызывая в этом путаницу и вражду, например, между
государством и гражданским обществом, между монархическими и республиканскими
предпочтениями, между властью и народом и т. п. Дуалистическим парам
действительно присуще противоборство как стремление к равноправию
и абсолютной независимости (с христианской точки
зрения эти начала не равноправны, не равнобытийственны, с
юридической точки зрения — не одинаково правомочны).
Путают их и с диалектическими парами (такими как бытие и ничто, жизнь и смерть,
война и мир, тезис и антитезис и т. п.), диаметрально противоположными парами,
где компоненты переходят один в другой и их становление (новое качество)
составляет истину (принцип развития).
3. Проблема власти.
Ярким примером в нашем случае является понятие власти. Вот что пишет известный религиозный философ и богослов
Сергей Булгаков: «Власть двойственна по природе, — она знает активное и
пассивное начало, слагается из властвования и подчинения, причем и то и другое
в основе своей имеет иррациональный и мистический характер. Власть, сознающая
себя законной, а не самозванной, ощущает в себе волю, право и силу повелевать, —
с инстинктивной царственностью, без рассуждения или рефлексии; равно и лояльное
повиновение должно быть не рассудочным, но непосредственным и в известном
смысле не рассуждающим, слепым. Таков инстинкт власти, первоначальный и темный.
Область утилитарно-рассудочная, как ни велико ее значение в жизни власти,
все-таки не является для нее решающей. Анархизм в своих построениях обычно не
считается именно с этим инстинктом власти, порождающим все новые ее формы, он
хочет побороть феноменологию власти, не затрагивая ее онтологии. Конечно,
власть не может быть только чистым произволом правителей,
и в принудительную форму права, облеченного защитой организованного
принуждения, может быть закономерно включено не всякое содержание, а лишь
принимаемое или попускаемое фактическим правосознанием».
Приведем небольшую полемику двух русских поэтов и философов
Федора Ивановича Тютчева и Алексея Степановича Хомякова. В своей политической
статье «Римский вопрос и Папство», написанной в 1849 году Тютчев писал: «С тех
пор, в течение трех веков, историческая жизнь Запада была не что иное, как
непрестанный натиск на все, что еще было христианского в составе старого
западного общества. Этот труд разрушения был долог, и прежде чем свалить учреждения,
понадобилось подточить их связующую силу, их цемент — христианское верование.
Тем и приснопамятна Французская Революция, что она открыла новую эру:
восшествие антихристианской идеи на степень политической власти, вручила ей
управление гражданским обществом. Что в этой идее заключался весь смысл
Революции, о том свидетельствует и новый догмат, пущенный ею в мир — догмат
народного верховного владычества (souveraineté
du peuple). Что такое народное верховное владычество, как не верховное
владычество того же человеческого я, только умноженное
количественно, следовательно, опирающееся на силу?» По поводу этих строк
Тютчева Хомяков в письме к А.Н.Попову заметил: «В народе действительно
souveraineté suprкême... Я имею право это говорить потому
именно, что я анти-республиканец, анти-конституционалист и пр. Само повиновение
народа есть un acte souveraineté»
Вот как, комментируя это место в полемике, Иван Сергеевич Аксаков раскрывает
эту загадку власти: «Это замечание, разумеется, вполне справедливо; но мы имеем
повод полагать, что Тютчев вовсе и не думал отрицать верховное значение народа
в смысле, указанном Хомяковым. Стоит только поставить вопрос: что ради чего
существует? власть ради страны или народа, или народ ради власти? Ответ на это
может быть только один; он и решает вопрос. Здесь верховенство народа есть
закон, так сказать, естественный. Но великая разница между этим законом
естественным, «между понятием о народе, как об источнике власти» и между
souveraineté du peuple,
провозглашенным Революцией. В политической окраске, приданной этому понятию
западною демократией, чувствуется ложь. Народ, отправляющий власть, надевающий
венец и порфиру, уже не народ, уже искажает свой нравственный образ как народа,
источника власти, а становится сам олицетворением принципа власти. Это не одно
и тоже. Не одно и тоже учреждать власть, или отправлять власть, — быть
источником власти, или властвовать. Отвлекая от себя присущее ему начало власти
и перенося это начало на лицо или учреждение, — вместе с тем добровольно
обязывая самого себя повиновением — этому, отвлеченному им от себя,
элементу власти, — народ совершает без сомнения «un act de souveraineté», но вместе с тем совершает великий
нравственный акт самоограничения, самообуздания себя как целого, и
самообуздания личного я в своих народных единицах. Власть
с своей стороны, не будучи сама в себе источником власти, имеет raison d’кêtre, причину своего бытия вне себя, именно в стране или народе, становится, какие бы ни
были ее атрибуты, служением этой стране или народу: вот
идеальное, нравственное и в то же время естественное взаимное отношение этих
двух элементов».
Мы прибегли к этим длинным цитатам с одной определенной
целью: уже десятилетиями в нашем обществе муссируется вопрос о власти, и никто
не высказал о ней правильных слов. Власть есть сопряжение
властвующего и подчиненного (монарха и подданных, президента и лояльных
граждан, государства и гражданского общества, служения и свободной лояльности).
Отсутствие одного из этих компонентов (служения) приводит к деспотии,
другого (свободной лояльности) к слабой власти или анархии. Введение института
президентства при Горбачеве было произведено без учета граждан, которые могли
бы подчиняться этой власти, а внедренная в народ нелюбовь к властям порождает
потенциальную нелояльность и недовольство всяким будущим правителем, которого
сейчас еще не знают, но уже не любят. В этом трагедия нашего народа,
порожденная революцией и неправовой, узурпаторской, властью
большевиков-коммунистов. Неудачная попытка ввести пост вице-президента и его
отмена из-за нелояльности второго лица самому президенту (это повторилось
дважды и в СССР и в Российской Федерации), взятая под копирку всеми странами
ближнего зарубежья, не снимает проблемы: нелояльным останется всякое второе
лицо, как бы оно ни называлось, — это проявление специфически низкого
правосознания, и это трагедия политиков. Учение Ильина о правосознании, о
«свободной лояльности» — единственный путь исправления этого изъяна нашего
государственного бытия. Это предвидели наши писатели и философы еще в прошлом
веке. Продолжим цитату Аксакова: «Но было бы горшею ложью, если бы народ, в
смысле западного новейшего понятия о народном владычестве, сам, так сказать,
сел на престол, в роли постоянного пребывающего правителя; он при этом,
во-первых, не совершил бы великого нравственного акта повиновения и
самообуздания: кому же повиноваться? самому себе?! во-вторых, власть, в лице
народа, утратила бы ту нравственную, ту умеряющую ее стихию служения,
которая присуща власти нормального происхождения. Будучи сам источником власти,
состоя сам вне всякого контроля, служа самому себе,
разнузданный от всех нравственных уз, не признавая никакого высшего над собою
начала, ни гражданского, ни религиозного, — такой народ-властитель был бы самым
чудовищным, безнравственным явлением в мире».
Современное состояние в нашем безрелигиозном мире и в
секуляризованных государствах приводит к искажению понимания природы истинной власти. Вместо отсутствующего компонента повиновения,
свободной лояльности ищется необходимый «поддерживающий» власть заменитель.
Таковым является денежный вклад в швейцарском банке (синдром Чаушеску),
зачастую в личном плане бессмысленный (случай с вкладом президента Маркоса,
того же Чаушеску и всех диктаторов XX века). В этом варианте власти есть только
небольшой смысл, власть действительно происходит от слова «владеть»
(по-украински буквально «влада») — «ничем не владеющей» власти просто нет, или
это не власть. Президент Горбачев без страны, Дума без существенных прав и
полномочий, Суд без какой-либо независимой власти и авторитета, Указы и Законы
без их исполнения (современным языком это называется «механизмами реализации»).
Ильин сформулировал шесть аксиом власти, нарушение которых приводит к
искажению, ослаблению или злоупотреблению властью. Эти аксиомы таковы:
1) Государственная власть не может принадлежать
никому помимо правового полномочия.
2) Государственная власть в пределах каждого
политического союза должна быть едина.
3) Государственная власть всегда должна
осуществляться лучшими людьми, удовлетворяющими этическому
и политическому цензу.
4) Политическая программа может включать в себя
только такие меры, которые преследуют общий интерес.
5) Программа власти может включать в себя только осуществимые меры или реформы.
6) Государственная власть принципиально связана
распределяющей справедливостью, но она имеет право и обязанность отступать от
нее тогда и только тогда, когда этого требует поддержание национально-духовного
и государственного бытия народа.
4. Проблема представительства.
Вторая проблема — механизм этой «народной власти», ее
представление и осуществление: «Народ осуществляет государственную власть
через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу СССР» (Ст. 2
К СССР); «Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы
государственной власти и органы местного самоуправления» (Ст. 3, п. 2 К РФ);
«Граждане Российской Федерации имеют право участвовать в управлении делами
государства как непосредственно, так и через своих представителей» (Ст. 32, п.
1 К РФ). Во всех остальных проектах в той или иной форме содержится пункт о представительстве народной власти. Именно здесь имеется
определенное затруднение.
Мы снова прибегнем к цитате из Аксакова, продолжая его
мысль: «Но такая гипотеза никогда и не может осуществиться вполне, и если
осуществилась Революциею, так только отчасти, с помощью самой злой и наглой
лжи. В самом деле, как определить, что такое народ? Как придать ему уста, слух,
очи, одним словом органы, которые бы давали возможность войти с ним в прямое,
видимое и осязаемое отношение, как с цельным организмом? Обычные формы
народного представительства оказывались неудовлетворительными; они недостаточно
выражали западно-демократическую идею народного верховенства. Как бы ни было
велико число народных делегатов, оно все же было ничтожно в сравнении с
народным количеством; за стенами каждой палаты оставались
массы народа, вовсе не расположенные отрекаться от власти и слагать с себя сан
и атрибуты владыки в пользу своих уполномоченных, т. е. вместо непосредственного
отправления власти, отправлять ее чрез двойное, тройное посредство, — чрез
передачу власти, градацией выборов, крохотному меньшинству. Каким же образом
осуществить выражение непосредственной воли народной? Революция решила эту
трудную проблему по-своему: или роль народа разыгрывалась парижскою или иною
городовою чернью, — или каждая демократическая партия сама себя выдавала за
народ, или же иной проходимец захватывал власть также во имя народа... Наконец
Революция попала в собственные сети; революционный принцип народного верховного
владычества привел к провозглашению принципа suffrage universel. Сам в себе
принцип suffrage universel, т. е. как «всенародный голос» или «всенародное
мнение», вполне верен и истинен. Но всенародное мнение, как и общественное
мнение, не поддается какой-нибудь внешней, осязательной, вполне уловляющей его
организации. Это как бы нравственная стихия, как бы историческая воздушная
атмосфера, обусловливающая народное и государственное бытие, — с тою, впрочем,
разницею, что атмосферические явления требуют только наблюдения, а народному
мнению должны быть предоставлены удобства выражаться с полною искренностью...
Однако и здесь нет возможности определить безошибочно, по наружным приметам:
это вот истинное, это не истинное народное
мнение или изволение: такая поверка принадлежит самому народному сознанию,
выражается самою историею... Но именно и в этом случае, как и в отношении к
церкви, как и в отношении ко всякому явлению нравственного свойства, сказалась
присущая Западу склонность к формуле, к внешним формальным признакам, которую
Тютчев так метко назвал фетишизмом, последним верованием
Запада. Запад отнесся к народу не как к силе качественной, а как к силе
количественной; поэтому и принцип suffrage universel, по
его определению, есть принцип поголовной подачи голосов, счетом. Здесь
блистательно оправдывается слово Тютчева, что, по революционным понятиям
Запада, народ — c’est la souveraineté
du moi multipliée
par le nombre. Это уже не цельный организм, а агломерат, количественное сборище
единиц, отдельных человеческих я, разнузданных
человеческих эгоизмов, не признающих над собою (таково требование,
таков идеал Революции) никакого высшего, нравственного, религиозного начала».
Эта длинная цитата поясняет одну простую вещь: никакое
представительство народа не в состоянии выразить подлинные его интересы, всякое
уверение в этом депутатов, народных избранников — либо наивность, либо
лицемерие, а скорее всего стандартное «клише», в которое уже не верят ни
избиратели, ни их представители. Но даже, если исходить из того, что «ничего
лучшего человечество не придумало», то возникает не менее сложная проблема.
5. Проблема выборов и голосования.
«Высшим непосредственным выражением власти народа являются
референдум и свободные выборы» (Ст. 3, п. 3 К РФ). Выборы — основной элемент
всякой демократии. «Право голоса есть признанная за человеком сила
суждения и сила решения в государственных делах». Право голоса может
мыслиться как элементарная власть, которая становится
значительной после всенародного голосования. Однако существующие в мире системы
выборов и подачи голосов (вотирования) признаются единодушно
неудовлетворительными, потому что они формальны, нацелены на количество, а не
на качество, являются функцией рекламы, денежных вложений в предвыборную
кампанию (сейчас практикуется привлечение средств криминальных структур в обмен
на получаемую ими депутатскую неприкосновенность), часто фальсифицируются,
подтасовываются (отсюда такое большое количество наблюдателей, цели которых
часто не ясны). Реально же действует закон моральной и интеллектуальной
селекции, о котором в 1981 году поведал автору этих сток югославский академик
Евген Пусич (специалист по вопросам государственного устройства и организации
общественной жизни): «Во всех странах и во всех обществах лучшие
люди, которые могли бы принести наибольшую пользу
для государства и народа, отодвигаются на периферию жизни.
Их не обязательно убивать, как это делал Сталин, их можно оставить в живых, но
общественно изолировать, как это делал Тито. В США нет интеллектуальной
селекции, но есть моральная». Каждому не трудно проиллюстрировать этот закон
Евгена Пусича, — вот почему так популярны фразы: «Политику делают грязными
руками», «Политика грязная вещь», «Этот политик плохой, но следующий будет еще хуже»,
«Альтернативы (имярек) нет», «Каждый народ имеет такого правителя, которого
заслуживает» и т. п. Пессимистичны слова эти, но за ними стоит нехитрое
наблюдение. На самом деле существует правильное государственное устроение (свое
в каждой стране), правильная политика, истинные политики и примерные граждане;
по крайней мере теоретически должны быть, в противном
случае мир был бы циничным, общежитие невозможным, а жизнь человеческая
бессмысленной — не таков замысел Бога о человеке, и верующая душа с этим
согласиться не может. Вот почему учение Ильина о правосознании, о правлении
лучших, об истинной политике имеет жизнеутверждающее значение. Платон говорил,
что лучших людей надо палками заставлять править государством. Власть должна
быть бременем и служением лучших
людей. В своей Конституции Ильин предлагает сложную систему выборов (перебора)
граждан для решения этой существенной в государственном строительстве задачи.
Ограничение политической дееспособности (философия неравенства) является
существенным регулятором в этом процессе, и после последних выборов это стали
понимать многие.
6. Проблема права и правового государства.
«Российская Федерация — Россия есть демократическое
федеративное правовое государство с республиканской формой правления» (Ст. 1,
п. 1 К РФ); «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов,
изданных в установленном порядке» (Гл. 9, ст. 84 СОГЗ); «Новый строй должен
покоится на праве, понимаемом как система норм,
регулирующих общественные отношения на началах нравственности, справедливости и
максимального соблюдения интересов как личности, так и общества» (Гл.5 П НТС).
Что такое право? Что такое закон? Каково между ними
различие? Что такое правовое государство? Присущ ли последний эпитет только
государству с республиканской формой правления или не только с таковой, но и с
другими формами? Все эти вопросы обычно выносят за скобки, вернее, их
содержание, оставляя только одну фразеологию.
Право — одно из наиболее труднопостижимых понятий в истории
человеческой мысли, хотя оно — самое «практическое» и самое «конкретное», т. е.
всегда перед нами. Разные народы вырабатывали и вносили в него свой опыт и свои
познания. Греки и германцы, например, придерживались преимущественно воззрений
на право как объективное, покоящееся на традициях явление; для римлян,
воспринимавших право как результат действия воли, напротив, была важна
субъективная его сторона. Это видно даже из этимологии слова «право» в двух
языках: греческое dikaion
(от dikh
— обычай, уклад, веление, закон) и латинское jus (имеющее своим
корнем санскритское ju — связывать, обязывать).
С момента зарождения право находилось в тесной связи с
моралью. На языке всех образованных народов выражением «право» (rectum, right,
droit, recht) обозначается направление известных действий
или отношений к известной цели. Эту цель часто понимали по-разному, но она
всегда была «дозволенной» и по большей части «этической». Чтобы лапидарно
изложить эти непростые понятия, лучше всего прибегнуть к теории И.А.Ильина,
изложенной им в учебнике «Основы законоведения».
Как ученый, Ильин занимался исследованием законов,
различая при этом законы бытия и законы долженствования,
а как юриста, его интересовали именно последние, говорящие о связях и
отношениях, которые должны осуществляться между людьми в их
жизни и деятельности. Эти законы являются правилами, которые людям следует соблюдать. Совершая поступки, живой человек может делать
свое дело лучше и хуже.
Вырабатываются правила, которые указывают человеку искомый лучший
путь. «Эти правила, — пишет Ильин, — могут быть названы законами потому,
что они указывают постоянный и необходимый порядок,
который людям надлежит осуществлять в их деятельности.
Понятно, что «постоянство» этого порядка состоит не в том, что «так всегда
бывает»: люди могут соблюдать правила, но могут и не соблюдать их, и в
действительности они часто их не соблюдают. «Постоянство» означает здесь, что
люди всегда должны действовать так, а не иначе, и что они
будут неправы каждый раз, как только нарушат эти правила.
Точно так же «необходимость» этого порядка состоит не в том, что «иначе не
может быть», но в том, что соблюдение этих законов есть единственный
путь, при котором люди будут правы. Тот, кто поступает согласно закону долженствования, тот не может быть неправ — вот смысл
«необходимости». Такие законы правильного, надлежащего поведения мы
будем называть нормами. Итак, норма есть
суждение, устанавливающее известный порядок как должный, или еще проще:
это есть выраженное в словах правило лучшего». Но что же
есть лучшее? Ильин продолжает: «Прежде, чем установить
норму, необходимо иметь верное и отчетливое представление
о том, что есть лучшее. Тот, кто пытается установить правило мышления,
должен исследовать, что есть «лучшее» в мышлении, т. е. что такое истина; кто ищет правило для художественного
творчества, тот должен решить вопрос о том, что есть лучшее в искусстве,
т. е. что такое красота; кто стремится установить правило
нравственно праведной жизни, тот должен исследовать сущность добра;
а тот, кто устанавливает правовую норму, предполагает известным, в чем состоит
сущность справедливости».
Справедливое право, по Ильину, — такое, которое верно
разрешает столкновение между естественным неравенством и духовным равенством
людей. Все люди на земле имеют индивидуальный способ бытия, все люди по сути
своей различны, хотя и могут отчасти походить друг на друга. Поэтому было бы
несправедливо при таком неравенстве налагать на них равные требования. С другой
стороны, «все люди как разумные живые существа, носящие в
себе влечение к счастью и к полноте
духовного бытия, скрывающие в себе голос совести и способность к нравственному совершенствованию, — имеют
одинаковое, по справедливости равное притязание на жизнь,
на удовлетворение, на развитие своих благих способностей и на свободу добрых
проявлений. Это равенство не состоит, разумеется, в том, что все имеют
безграничную свободу, или что никто никому не обязан подчиняться, или что
всякий волен делать, что ему угодно. Нет, свобода каждого
человека простирается лишь до тех пределов, у которых начинается свобода других
людей».
Ильин, как тонкий аналитик, различал и разделял социальные
нормы как правила, определяющие взаимные отношения между людьми, на две группы:
к первой группе относятся нормы моральные и религиозные,
а ко второй группе — нормы правовые и нормы нравов.
Ильин проводил разграничение между правовыми нормами,
нормами религии и нормами морали, во-первых, по тому авторитету, который
устанавливает правило (в праве — внешний авторитет: другие люди,
строго определенные и особо уполномоченные; в религии — воля Божья; в морали — внутренний авторитет: голос
совести); во-вторых, по тому порядку, в котором правило формулируется (в
праве — последовательное прохождение правила через все строго установленные этапы рассмотрения, в котором участвуют многие люди; в религии — соборное изложение откровения, данного избранным людям; в морали — самостоятельное восприятие и
формулирование голоса совести, данного каждому особо);
в-третьих, по тому, кто получил предписание (в праве — всякий
член союза, указанный в норме, независимо от его согласия и признания; в
религии — все члены церкви, исповедующие данную веру; в
морали — добровольно признавшие требование совести);
в-четвертых, по тому поведению, которое предписывается в норме (в праве — внешнее поведение, которое может, однако, привести и к
рассмотрению душевного состояния; в религии — внутреннее поведение,
вырастающее из глубины души, и внешнее уставное поведение;
в морали — внутреннее поведение, выражающееся и во внешних поступках); и, наконец, в-пятых, по санкции (в
праве — угроза неприятными последствиями и внешние
принудительные меры; в религии — гнев и суд Божий над грешником; в морали — укор совести и
чувство вины). Особняком стоят в обществе нормы
нравов — это так называемые неписанные законы, которые сложились в
обществе, добрые обычаи и морально верные
правила поведения, которые признаются отчасти по привычке к ним, отчасти
из смутного сознания, что «так лучше», отчасти же из уважения к авторитету
«общественного мнения».
Правильное отношение между нормами права и нормами морали,
по Ильину, существует тогда, когда право, не выходя из своих пределов, согласуется по существу с требованиями морали и является для нее
подготовительной ступенью и поддержкою; а мораль, со своей стороны, служа для
права высшим мерилом и руководителем, придает правовым велениям то
глубокое значение и ту обязательную силу, которая присуща
морали.
С другой стороны, в отношениях права и религии Ильин
отмечает два характерных нюанса: «религия, по самому существу своему,
претендует на руководительство во всех делах и отношениях.
Она ищет и находит высшее слово и последнее слово;
она указывает человеку на то, через что самая жизнь его становится воистину жизнью и каждое действие получает свой существенный смысл, свое последнее освящение», но «сама религия как осуществление «царства Божия» невозможна
вне права и его признания, т. е. вне правосознания. Религиозность есть
состояние духовное, и потому она имеет смысл и ценность
только при автономном приятии откровения личною душою... Человек
имеет естественное и неотъемлемое право на
автономное восприятия Божества... Иметь религию есть право
человека, и это право, — право быть духом, — лежит в основе всех других его
прав».
«Нравы народа соответствуют тому, что
мы называем «характером» у отдельного человека: это свойственные ему,
устойчивые способы внутренней жизни, которые и выражаются в виде внешних обычаев. И вот, по мере духовного развития народа нравы все
более совершенствуются и находят себе выражение в хороших и благородных обычаях
(напр., обычай благотворения, обычай выражать другому свое уважение), а добрые
обычаи содействуют, в свою очередь, воспитанию в людях благородных и мягких
нравов».
Итак, настоящее правовое государство и гражданское общество
должно иметь такую деликатную и богатую структуру. Но все это должно покоиться
на самом главном, о чем неустанно пишет Ильин — на правосознании.
Это ключевое слово его правовой философии. Главное и самое ценное в учении
Ильина состоит в том, что оттеняя «внешнюю» природу права, он усматривает ее
подлинную «внутреннюю» душевно-духовную сущность. Он
вводит (скорее открывает в человеке) категорию или понятие «правосознания». При
этом он не сводит правосознание к верному знанию положительного права, т. е.
написанных и действующих правовых норм и законов, и оно вообще не сводится к
одному «знанию», но включает в себя все основные функции душевной жизни: и
прежде всего — волю, и притом именно — духовно воспитанную волю,
а затем — и чувство, и воображение, и все культурные и хозяйственные
отправления человеческой души. Чем более правосознание развито, зрело и
глубоко, тем совершеннее будет и «положительное право», и руководимая им
внешняя жизнь людей. И, наоборот, смутность, сбивчивость, непредметность и
слабость правосознания будут создавать дурное, неверное, несправедливое,
несоответствующее своему прообразу «положительное право». Народ с глубоким
правосознанием всегда будет на высоте! Поэтому важно для всех воспитывать в
себе и поднимать в народе достойный уровень правосознания. «Человеку дано от
Бога и от природы некое инстинктивное чувствилище для
объективно-лучшего; и воспитать ребенка значит пробудить и укрепить в
нем на всю жизнь это инстинктивное чувствилище. В искусстве это называется
художественным чутьем или «вкусом», в нравственности — совестью или чувством
справедливости, или еще органической добротой души; в науке — чувством истины,
или, иногда, очевидностью; в религии — жаждою Совершенства, молитвою или,
иногда, Богосозерцанием; в общественной жизни это выражается в здоровом и
крепком правосознании».
Правосознание у Ильина так же относится к праву вообще, как
естественное право к положительному праву, как нравственность к морали, нормы
нравов к правовым нормам, непрерывное к дискретному, интегральное к
дифференциальному, бесконечное к конечному: оно является важнейшим компонентом
общественного бытия. «Правосознание есть особого рода инстинктивное
правочувствие, в котором человек утверждает свою собственную духовность
и признает духовность других людей; отсюда и основные аксиомы
правосознания:
— чувство собственного духовного достоинства,
— способность к самообязыванию и самоуправлению и
— взаимное уважение и доверие людей друг к другу.
Эти аксиомы учат человека самостоянию, свободе,
совместности, взаимности и солидарности. И прежде всего, и больше всего — духовной воле».
Еще один важный момент в учении Ильина о праве и
государстве. Известное разделение права на объективное и субъективное, а последнее на публичное и частное, в зависимости от того, принадлежит ли одному из
субъектов права полномочие на власть, приводит к
неразрешенной до сих пор проблеме международного права.
«Международное правоотношение возникает между двумя властвующими
союзами (государствами), и поэтому некоторые ученые относят и самое
правоотношение, и нормы, и науку — к области публичного права.
Однако государства нередко выступают в международном правоотношении как равные стороны, связанные правом (нормами, установленными в договорах),
но не уполномоченные к власти друг над другом; поэтому другие ученые предлагают
отнести и самые правоотношения, и нормы, и науку к области частного
права. Ввиду того, что международное право еще не окрепло и не сложилось
окончательно, вопрос этот остается спорным».
Из этого глубокого учения Ильина о правосознании можно
сделать много выводов для нашей современной жизни.
1. Наше правовое государство строится формально — без учета
важнейшего внутреннего компонента правосознания наших политиков,
наших граждан и нашего народа.
2. Государство понимается не как союз людей, организованных
на началах права, объединенных господством над единой территорией и подчиненных
единой власти для лучшей жизни всех, а как отделенный от народа, гражданского
обшества правовой институт. По-марксистки — это «машина подавления одного
класса другим», по-перестроечному мышлению — командно-административная система,
по-демократическому современному воззрению — бюрократическая (заметьте, —
безличная; в этом наименовании кроится лукавство: обличая бюрократизм, никто
себя к нему не причисляет) система, «стоящая народу дорого» и «враждебная ему» —
в этом пафос сахаровской конституции, программы русских солидаристов, и даже,
что абсурдно, у вновь образованных государств СНГ — когда казалось бы
только-что возникшие и суверенные государства должны себя укреплять, а их
законодательные органы (рады) пытаются по-сахаровски минимизировать функции
государства (под лозунгом борьбы с «командно-административными методами»).
3. Отсутствие каких-либо правильных форм государств бывшего
СССР. Государственная форма есть функция правосознания народа в
данный исторический момент. Поэтому введение несоответствующих форм,
таких как республика, федерация, демократия и под., в странах, где у народов доминирующими являются монархические
предпочтения, приводит к искажению и отторжению самих по себе правильных форм.
Народный инстинкт и чутье правителей тяготеет к сильной, автократической
власти, национальной диктатуре, но осуществляется это российское предпочтение
правосознания в уродливых и неестественных формах: таких как диктатура
пролетариата (большевиков), тирания Сталина, олигархия Политбюро, президентство
Горбачева, полномочия Ельцина. Россию может спасти только национальная
диктатура (следует подчеркнуть, что диктатура
национальная,а не антинациональная) т. е. кратковременные, самые широкие
полномочия для решения единой, общей и спасительной для нации и страны
программы, для создания стабильности и условий определения окончательной
государственной формы в России.
4. В неестественных формах власть становится либо тиранией,
либо очень слабой; в последнем случае монополия на насилие первой и ее
беззаконие переходит к мелким внеправовым и внеморальным группам — поэтому
раньше в СССР не было терроризма (государство пресекало конкурентов), теперь он
естественный спутник демократии (на Западе существовал всегда).
5. Отделение церкви от государства и провозглашение
человека, его прав и свобод высшей ценностью, привело к тому, что так точно
выразил Федор Достоевский: «Если Бога нет, то все позволено» (в данном случае
нет Бога в государстве, причем сознательно и конституционно).
6. Понимание ненадежности международных договоров в силу
неопределенности международного права (государства, действуя в своих
национальных интересах, в любой момент могут отказаться от достигнутых
договоренностей — исторические примеры налицо). Поэтому слабыми являются такие
пункты конституций, как «Общепризнанные принципы и нормы международного права
и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее
правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены
иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила
международного договора» (Ст. 15, п. 4 К РФ). И совсем анахронизмом (и недалекостью)
звучит : «...В долгосрочной перспективе Союз в лице органов власти и граждан
стремится к встречному плюралистическому сближению (конвергенции)
социалистической и капиталистической систем, как единственному кардинальному
решению глобальных и внутренних проблем. Политическим выражением такого
сближения должно стать создание в будущем Мирового правительства» (Ст. 4 К
Сахарова).
7. Следует еще отметить, что нашему народу не хватает и
просто элементарных экономических знаний. Все борются за повышение заработной
платы (первыми и показательными в этом отношении были выступления шахтеров еще
в СССР, пытавшихся свалить правительство Павлова и не ведавших о последствиях
своих претензий), добиваются повышения пенсий, улучшения условий труда,
страхования, улучшения экологической обстановки. Но никто не отдает себе отчета
в том, что за это нужно платить: трудом и значительным (длительным,
производительным и эффективным) самой сильной части общества (людьми от 18 до
50 лет). Никто не знает, что самую существенную роль в повышении инфляции
играет увеличение заработной платы, потом уже — дефицит
государственного бюджета, рост цен на мировом рынке, чрезмерные расходы на
охрану природы и т. д.Отсутствие инфляции и хорошая
жизнь есть функция платежа — хотите хорошо жить,
платите деньги, вносите налоги (в этом смысле примечательным является прямо
«героическое» в наше время явление неуплаты налогов — бухгалтера нанимают и
платят ему большие деньги за то, чтобы он «оформил баланс», чтобы меньше
заплатить налогов). Властные структуры воспользовались этим законом экономики и
уменьшили (замедлили) инфляцию за счет не только не повышения заработной платы,
а за счет ее задержки! или ее невыдачи! Современное
наше государство не только не в состоянии тратить деньги на экологию, но получает валюту за захоронение ядерных и химических отходов
других стран, т. е. использует деньги других народов, улучшающих свою экологию
за счет экологической обстановки и здоровья наших людей. Чтобы наши старики
жили достойно, нужно молодым работать на износ, чтобы в этой работе они видели
и свою приближающуся неизбежную старость и не поступали, как
большевики-революционеры или как современный диктатор Джохар Дудаев,
переставшие платить пенсии: одни — бывшим чиновникам, другой — всему своему
народу.
Трудно себе, конечно, представить, чтобы люди научились
понимать: «если зарплата не растет, то в государстве все в порядке» и «если в государстве все в порядке,
то зарплата может вырасти».
7. Проблема федерации.
Наша страна в настоящее время формально является федеративным государством. «Российская Федерация — Россия есть
демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой
правления» (Гл. 1, ст. 1 К РФ), и наша конституция носит название: Конституция
Российской Федерации. Но мало кто понимает смысл этих наименований и понятий
как юридически, так и интуитивно, а знать надо было бы обязательно. Обратимся
за юридической справкой к И. А. Ильину как государствоведу: «Латинское слово
«фёдус» означает договор и союз, и, далее, — порядок и закон. В науке государственного права федерацией
называется союз государств, основанный на договоре
и учреждающий их законное, упорядоченное
единение. Значит, федерация возможна только там, где
имеется налицо несколько самостоятельных государств, стремящихся к объединению.
Федерация отправляется от множества (или, по
крайней мере, от двоицы) и идет к единению и
единству. Это есть процесс отнюдь не центробежный, а
центростремительный. Федерация не расчленяет (не
дифференцирует, не разделяет, не дробит), а сочленяет (интегрирует,
единит, сращивает). Исторически это бывало так, что несколько малых государств,
уже оформившихся политически и попытавшихся вести независимую жизнь, убеждались
в том, что внешние опасности и внутренние трудности требуют от
них единения с другими такими же государствами — сочленения, сращения,
интеграции. И вот они образовывали единое государство, заключая друг с
другом договор о том, в чем именно будет состоять это единение и в каком
законном порядке оно будет осуществляться. Это единение обычно провозглашается
как «вечное».
Классическими примерами удавшихся федераций являются и ныне
существующие Швейцарская Федерация кантонов, Соединенные Штаты Америки,
Федеративная Республика Германия. Исторически не удавшимися, из-за механического
подражания США, были псевдо-федерации стран Латинской Америки.
Объединения могут быть не только федеративные, но и
унитарные. Примерами удавшихся унитарных объединений являются Франция, Италия,
Канада.
Российская Империя в своем лучшем историческом опыте была унитарным государством. Большевики, произведя в стане незаконный
переворот, устроили нечто более коварное, чем псевдо-федерацию:
они юридически и формально провозгласили Российскую Советскую Федеративную
Социалистическую Республику, потом возвели ее в степень — провозгласили Союз
Советских Социалистических Республик, куда вошли корме РСФСР другие республики
и федерации . Всем, входящим в состав СССР, республикам было конституционно
записано право на самоопределение вплоть до отделения.
Практически же страна продолжала оставаться унитарным государством, по-другому
и быть не могло, ведь не было в наличии ни отдельных государств, ни причин для
объединения (они были объединены раньше). Попытки даже в мыслях провести в
республиках свое право на самоопределение каралось вначале смертью, а потом 15
годами заключения. Сознательно или несознательно, но большевики своим
«федеративным» и «национальным» (республиканским) разделением России образно
«заминировали» ее с коварнейшим умыслом и замыслом: «При нас (большевиках-коммунистах-интернационалистах)
федерации как таковой не будет, но если нас не станет, то в наследство России
достанется само-разрушительная федерация». Союз действительно распался в 1991
году, коммунисты формально и фактически (на некоторое время, как показала
действительность) были отстранены от власти, — правда, самими же бывшими
партийными функционерами и перманентными революционерами —
демократами-«реформатрами», — возникла бездна «федеративных» и
«республиканских» проблем, причем с таких тяжелых, как Крым — ни исторически,
ни юридически не принадлежащий Украине, которая даже не понимает, что начинает
свое государственное бытие с неправового приобретения большой
территории другого государства, и что ей просто не по силам удержать
его, даже не перед Россией, которая не выдвигает никаких по этому вопросу
претензий, а перед сильной в военном отношении Турцией, могущей рано или поздно
предъявить свои «исторические права», или «завоевать» Крым экономически.
Сохранение status quo подтверждает, что на этом «минном
поле», заложенном большевиками, свобода продвижения совсем не велика.
Стремление разграничить полномочия с регионами и подписать особые договоры (как
с Татарстаном) выглядят весьма беспомощно — учредить федерацию сверху, без
имеющихся на то объективных предпосылок — дело сомнительное и безнадежное.
В подлинной федерации кроме ценростремительного компонента
имеется и двойственный ему, по словам Ильина, «обратный оттенок»: «Если
союзное государство начинает превышать свою компетенцию и вмешивается в местные
дела, сторонники самостоятельности ссылаются на федеральную
конституцию и говорят: «Мы федералисты! У нас не унитарное государство,
а федеративное! Да здравствует законно признанная местная самостоятельность!»
Отсюда идея «федерализма» получает помимо своего главного,
объединяющего и центростремительного значения — еще и обратный оттенок:
неугасшей самобытности частей, их самостоятельности в законных
пределах, их органической самодеятельности в недрах большого союза. Важно
отметить, что этот «обратный оттенок» имеет смысл не юридический,
а политический, ибо он касается не конституционной нормы,
а ее практического применения и осуществления».
Попытка в настоящее время решить эту проблему искусственно
импульсивна, беспорядочна и нарочита. Проще было бы признать простую, но
существенную правду: у нас нет федерации, нет даже предпосылок
для ее осуществления. Попытки ее навязать юридически (большевики) и
идеологически (Сахаров) ведут не только к неудаче, но и к разрушению
и гибели государства. Ведь это не просто слова федеративное
и унитарное — все государственные проблемы, такие,
например, как социальная защита граждан, медицинское страхование, система
здравоохранения и пр. решаются совершенно по-разному в
одном и другом государстве. Проблемой для России является не только федерация,
но и все последствия, из нее непосредственно вытекающие. Значимо здесь и
предостережение Ильина: «Всякий серьезный и ответственный политик знает, что
государственная форма вырастает в жизни народа исторически и
органически и что она всегда обусловлена его индивидуальными особенностями:
внешними — его размерами, его климатом, его географическими данными, его
расовым и племенным составом и т. д. ; и внутренними — его верою, его душевными
дарами, его правосознанием, его моралью и т. д. Нет и не может быть
конституций, одинаково подходящих разным народам. И когда мы, рассеянные по
всему миру, слышим иногда такие «умные» предложения: введите вы у себя в России
федеративную республику с референдумом!», то мы всегда спрашиваем себя, по наивности нам это предлагают или из желания
повредить России? Что иному народу здорово, то может быть для русского
смертью».
Есть еще одна сторона этой проблемы, которую в середине
прошлого века великолепно и глубокомысленно выразил Алексей Степанович Хомяков
в своем письме к английскому богослову Уильяму Пальмеру (1811—1879),
посвятившему свою жизнь воссоединению англиканской церкви с восточным
православием. Хомяков объясняет Пальмеру, в общем-то большому доброжелателю
России, стремившемуся к общению с Православной Церковью: «Союз
(Union) возможен с Римом; в православии возможно только Единство
(Unity)» . То есть в русской душе нет места механическому соединению частей,
Россия не может быть «гармониею разногласий», как и Вселенская Церковь для
русских «не арифметический итог православных, латинян и протестантов».
Когда слышишь по радио или телевизору слова: «Федералы ведут
сражение с дудаевскими боевиками», то невольно задаешь вопрос каждому русскому
или, как принято сейчас выражаться, россиянину: «ощущаешь ли ты себя феделалом? есть ли у тебя тяготения, предпочтения или
какая-нибудь интуиция федерации?» Вряд
ли! А то назовут нас, ни с того ни с сего, еще конфедератами, и
тоже согласимся, — почему бы и нет?
Здесь не утверждается, что федерация — нечто
по своей природе плохое и неприемлемое, — нет. Это государственная проблема, и
связана она с другой, не менее сложной, проблемой построения
гражданского общества.
8. Проблема гражданского общества.
Построение государства как объединения людей
на правовой, волевой и властной основе для лучшей жизни носит характер гетерономный, учредительный, идущий сверху, и
это законный и оправдано-верный компонент построения. Но, в силу двойственности
всякого истинного бытия, есть другой, дополнительный процесс объединения людей —
автономный, корпоративный, идущий снизу.
Этот компонент называют гражданским обществом. В силу
двойственности (а не дуализма) гражданское общество не враждебно государству,
а государство не враждебно гражданскому обществу: они
нужны друг другу, а оба (не одно или другое) нужны всем людям, — тем конечно,
которые не злы, не коварны, не стремящиеся жить за счет других, — т. е.
нормальным людям. Крайности — тоталитаризм (большевики-коммунисты-интернационалисты)
и анархизм (революционеры, борцы за «права человека») во
взаимном своем неприятии утрируют здоровые компоненты человеческого объединения
и самоуничтожаются, уничтожая при этом и нормальных людей.
Последствия этого искажения сказываются и при попытках
построить и создать национальные программы возрождения России, когда подробно
разбираются обязанности государственных деятелей, структуры государственных
институтов, ограничения чиновников и под., но обязанности граждан
и права государственных чиновников практически остаются вне внимания. Аналогично, строящие программы гражданского
общества, например, русские солидаристы (у них, пожалуй, у единственных, много
замечательных идей: солидарность, субсидиарность, оптимальная
поддержка и пр.), сосредоточены на правах граждан,
на минимизации полномочий властных и государственных
структур, опять-таки забывая об обязанностях граждан и правах государства.
9. Проблема монархии и республики.
Это сложная и до недавнего времени запрещенная для дискуссии
и размышления проблема. В нескольких словах здесь ее не осветить и не
поставить. В нашей современной России эта проблема особенно болезненна
как в кругах монархистов, так и в демократических кругах. Три уровня
монархических идей — Иван Солоневич (уровень инстинкта и народных нравов), Лев
Тихомиров (уровень души и нравственной идеи в обществе) и Иван Ильин (уровень
духа и религиозного правосознания в народе) — представляют широту, глубину и
деликатность монархического устройства и вместе с тем
естественность его для России. Республиканско-демократические умонастроения
более просты и практичны, но далеки от глубинных душевных и духовных корней
русского, более близки окраинам России, проявляются в казачей среде, легки и
положительны для самоуправляющейся и ответственной
личности и инструментарны (в разрушительном и воинственном
плане) для врагов России.
Их удачное и положительное сочетание, «непредрешение»,
предпочтение и учреждение — все это исторические проблемы и пока далеки от
должного разрешения. Понять, в чем существо этой проблемы, можно, для начала
прочитав труд И.А.Ильина «О монархии и республике». Предлагаемая здесь его
Конституция — первый шаг для решения этой проблемы.
Ильин, будучи монархистом со своим самым возвышенным и
глубоким трактованием монархической идеи, оставался «непредрешенцем» и
предлагал взять все лучшее из обоих предпочтений правосознания. Главный
исследователь творчества И.А.Ильина проф. Николай Петрович Полторацкий (1921 —
1990) выделил в своей работе «Монархия и республика в восприятии И.А.Ильина»
двадцать таких предпочтений:
Монархическое правосознание Республиканское
правосознание
1. олицетворение власти и растворение
личного начала
государства-народа и власти в
коллективе
2. культ ранга культ
равенства
3. мистическое созерцание утилитарно-рассудочное
верховной власти восприятие
власти
4. приятие судьбы и природы, человеческое изволение
выше
ведомых Провидением судьбы и природы
5. государство есть семья — государство есть
свободный
патриархальность равный
конгломерат,
и фамилиарность уравнительное
всесмешение
6. пафос доверия к главе пафос гарантии
против главы
государства государства
7. пафос верности пафос
избрания угодного
«Rebus
sic stantibus»
8. центростремительность центробежность
9. тяга к интегрирующей тяга к
дифференцированной
аккумуляции дискретности,
атомизму
10. культ чести культ
независимости
11. заслуги служения культ личного
успеха, карьеры
12. стихия солидарности стихия
конкуренции
13. органическое восприятие механическое
восприятие
государственности государственности
14. культ традиции культ
новаторства
15. аскеза политической силы притязательность
политической силы
суждения суждения
16. культ дисциплины, армия личное согласие,
инициатива,
добровольчество
17. гетерономия, авторитет автономия,
отвержение авторитетов
18. пафос закона, законности пафос договора,
договорности
19. субординация, назначение координация, выборы
20. государство есть учреждение государство есть
корпорация
На прямой вопрос: каким должно быть постбольшевистское и
посткоммунистическое государство в России, Ильин отвечает: «Единого
мерила, единого образцового строя для всех народов и государств нет и быть не
может. ... Грядущей России предстоит найти для себя — свою, особую,
оригинальную государственную форму, такое сочетание из «учреждения» и
«корпорации», которое соответствовало бы русским, национальным историческим
данным, начиная от наличного в России по-революционного
правосознания и кончая национальной территорией».
10. Проблема частной собственности и земли.
«В Российской Федерации признаются и защищаются равным
образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности»
(Ст. 8, п. 2 К РФ); «Коллективная классовая собственность коммунистической
бюрократии, присвоенная в результате экспроприации всего народа, должна быть
взята под народный контроль и персонализирована. Персонализация призвана
возвратить непосредственно народу отчужденное от него хозяйство страны. В целях
создания смешанной экономики и свободного демократического хозяйственного строя
должны быть образованы следующие формы собственности: общенациональная,
государственная, общинная, персоналистическая» (Раз. VII, п. 1 П ВСХСОН);
«Материальные богатства страны должны принадлежать: 1. государству, 2.
общественным учреждениям, 3. частным лицам. Частная собственность, по своему
назначению, может быть личной и функциональной
(т.е. служебной, ответственной)» (Гл. 21 П НТС); «Наряду с колхозами
государство допускает другие виды хозяйственных организаций — артельные, личные
хозяйства и др., причем количественно они [предполагаются] составляющими лишь
небольшую долю колхозного строительства. <...> Но колхоз признается не
императивной формой, а более выгодной, если брать дело в общем... <...>
Если же в общем балансе мотивов все-таки склонится в пользу иных форм
хозяйства, например, единоличного, то очевидно на [это есть веские] данные,
объективные и субъективные, и тогда государству нет надобности настаивать на
участии в колхозе. Вполне возможно, что удовлетворенность от индивидуального хозяйства,
как и вообще всякий труд самоопределяющийся, даст свои хорошие своеобразные
плоды, необходимые государству» (Гл. 7 ПГУБ Флоренский); «Столыпин говорил:
нельзя создать правового государства, не имея прежде независимого гражданина:
социальный порядок первичней и раньше всех политических программ.<...>
независимого гражданина не может быть без частной собственности» (Хозяйство,
КНОР Солженицын).
Такой разнобой в преодолении этого самого радикального
революционного акта — ликвидации частной собственности в
РСФСР (главный принцип социализма). «Основу экономической системы СССР
составляет социалистическая собственность на средства производства в форме
государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности» (Гл. 2,
ст. 10 К СССР).
Еще более трудный вопрос о земле.
«Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной,
муниципальной и иных формах собственности» (Ст. 9, п. 2 К РФ); «Земля может
быть продана в собственность частному лицу и трудовому коллективу. Ограничения
перепродажи и другие условия пользования землей, являющейся частной
собственностью, определяются законом республики» (Ст. 39 К Сахарова); «Земля
должна принадлежать всему народу в качестве общенациональной собственности, не
подлежащей продаже или иным видам отчуждения. Граждане, общины и государство
могут пользаваться ею только на правах ограниченного держания» (Гл. VIII п. 2
П ВСХСОН); «Предприятия частного сектора создаются путем личного труда, вклада
трудовых сбережений, а также путем выкупа, на основе кредита, на договорных или
арендных началах. К основным видам народного хозяйства по частному сектору
относятся: 1. крестьянские землевладения...» (Гл. 22 П НТС). Сложную, но
оригинальную аренду земли предложил А. Федосеев (Гл. 2 п. 1-15); не менее интересный
и широко дифференцированный проект предложил А.Солженицын (Земля). Главный спор
в этом вопросе состоит в праве на свободную продажу земли.
Реформе трудно поддается одно из самых лукавых в мире положений о земле: «В
исключительной собственности государства находятся: земля...» (Гл. 2, ст. 11 К
СССР), «Земля, занимаемая колхозами, закрепляется за ними в бесплатное и
бессрочное пользование» (Гл. 2, ст. 12 К СССР).
Частная собственность есть «господство
частного лица над вещью — господство полное, исключительное
и прочно обеспеченное правом (т.е. обычаем, законом и государственною
властью)». Ильину принадлежит самое глубокое в истории социальной философии
обоснование частной собственности (Книга «Путь духовного обновления», гл. 10).
Он не только правильно поставил проблему и доказал необходимость частной
собственности, но и описал ложные пути ее введения, дал правильное обоснование
и введение ее, а также разъяснил ее социальное понимание. Ильин придал частной
собственности духовный смысл, а ее введение cчитал сложнейшей и труднейшей
государственной задачей. Из этого ясно, что нынешнему Российскому государству
такая задача не по силам — ни материальным, ни правовым, ни нравственным, ни
духовным.
1. Государство сейчас не в состоянии
гарантировать (оно обязано это делать в силу сбора налогов и своего
назначения) неприкосновенность и священность частной собственности (эту
невостребованную функцию берут на себя рэкетиры, — внеправовые, уголовные
авторитеты, — устанавливая циничную и безнравственную практику вымогательства).
2. Граждане и народ не готовы к частной
собственности, потому что радуются всякой экспроприации и конфискации чужой
собственности — человек наш понимает, что есть «мое», но не желает признать
«твое». Зависть — основное препятствие для введения частной собственности.
3. Государство тем не менее предпринимает инстинктивное
движение в этом направлении: проведена частичная приватизация жилья (даже здесь
государство не способно гарантировать населению безопасность, связанную с
приобретением этой собственности), проведена чековая приватизация, смысла
которой никто не понял. Народ понял это буквально как путь получения дивидендов, массы нашего населения решили стать этакими рантье, не понимая безнравственного смысла такой мечты: рантье
могут существовать, как это бывало на Западе, только за счет эксплуатации
других людей, других стран (колоний) и под., чего у нас нет. Этой алчностью
мгновенно воспользовались авантюристы — «организаторы» акционерных обществ и
при молчаливом согласии государства (может быть и при его «долевом» участии)
обобрали незадачливых акционеров-«рантье». Тем не менее в прошедшей чековой
приватизации был единственный юридический смысл —
признание всем народом своего согласия на это и тем самым — правомерности
частной собственности (введение ее без этой акции было бы внезаконным).
Практически сто процентное получение приватизационных чеков напоминало такое же
стопроцентное голосование на выборах, в Верховных Советах, в Политбюро и под. в
советское время — в этих актах был какой-то мистический смысл, как заметил один
писатель, «страх перед демократией и законностью».
4. Приватизация земли — еще более трудная задача. Здесь
возникает много проблем — и в продаже земли, и в вопросе предпочтения крупного
и мелкого землевладения. Само решение этой задачи способно радикально изменить
жизнь страны, как это было в Древнем Риме, где после введения земельной реформы
Гракхами, изменился и строй страны (пример подлинной реформы). Но приходит на
ум замечание другого писателя: «Произвели революционную аграрную реформу братья
Гракхи — но уничтожили ли они тем принцип крупного землевладения? Никогда, ибо
крупные латифундии необходимы для правильно налаженного государственного
хозяйства». Однако вспоминается и другой исторический пример. В средние века в
Англии могущественные аристократы стали насильно захватывать мелкие земельные
участки и укрупнять свои земельные владения. Несколько лет производство
сельскохозяйственной продукции резко шло вверх, как следствие этой акции, но
вскоре замедлилось, и при дальнейшем укрупнении стало просто падать. Так что
количество земли в одних руках — весьма деликатная проблема, нужно точное
сопряжение этих двух компонент для достижения эффективного хозяйства.
По поводу продажи земли нельзя не привести глубокие
рассуждения по этому поводу Анатолия Федосеева: «Сама по себе земля не есть
продукт рук человеческих, как и воздух, которым мы дышим. Человек не может жить
иначе, как на земле. Поэтому право жить на земле, ходить по земле, обрабатывать
землю является естественным правом человека. Земля, следовательно, не может
принадлежать одним людям и не принадлежать другим. Все люди имеют одинаковое
право на землю. Таким образом, земля должна быть общей и находиться под
контролем государства, которое является в этом случае нашим уполномоченным, но,
конечно, не собственником земли.
Однако, земля с помощью обработки, внесения удобрений,
мелиорации, посадок леса и фруктовых деревьев делается людьми более ценной за
счет вложенного ими труда и мысли. Безусловно, нельзя отрицать, что эти
улучшенные свойства земли являются продуктом человеческих рук и, следовательно,
кому-то принадлежат. Точно так же, построив дом или предприятие на земле,
человек наделяет землю свойствами, которых она до этого не имела. Естественно,
что все эти дополнительные, созданные человеком свойства земли, являются
продуктом и, следовательно, могут быть товаром.
Если лишить людей свободного распоряжения этими
дополнительными свойствами земли, никто не захочет трудиться над их созданием.
В результате земля наша превратится в бесплодную пустыню. Это не пустые слова.
Именно так было в эпоху, когда люди не обрабатывали землю, а кочевали по ней.
Истощив ее в одном месте, они передвигались в другое. Большая часть Среднего
Востока и Африки так была превращена в пустыню.
Это же видно и на примере СССР, где вся земля принадлежит
государству. Земля плохо обрабатывается, плохо родит и часто вообще
забрасывается. Пищу приходится ввозить, хотя земли для полного обеспечения
пищей более, чем достаточно».
11. Проблема некоторых конституционных запретностей.
«В СССР пропаганда войны запрещается» (Гл. 4, ст. 28 К
СССР); «Запрещается ... разжигание социальной, расовой, национальной и
религиозной розни» (Ст. 13, п. 5 К РФ); «На территории Союза в мирное время
запрещена смертная казнь» (Ст. 8 К Сахарова).
В большинстве своем верные и резонные статьи, но в своей
категоричности они лишили людей понимания важнейших реалий человеческой
истории.
Война является безусловным бедствием
всех людей (в русском языке слово это воспроизведено от слова «вой» — вой и
стенания от смертей и горя человеческого). Но войны являются неизменным
спутником человеческой истории, поэтому знать их сокровенный смысл, понимать,
что войны готовятся задолго до их начала самими же людьми — тобою и мною, что
будучи противником войны надо к ней готовиться, готовиться
умереть. Николай Бердяев однажды написал замечательные
слова: «На войну солдаты идут не только убивать, но и умирать». Один мой
коллега-американец сказал еще сильнее: «Когда мой отец, летчик, уходил в 1944
году на войну, моя мать попросила его не умирать. Он
ответил, что как она может просить его об этом, ведь — я еду
убивать» (отец моего друга погиб на войне в Европе, в том же году). «Смерть есть критерий веры и истины»
— слова Ильина, которому принадлежат лучшие страницы русской нравственной
философии, такие как его работы «Основное нравственное противоречие войны»
(1914) и «Духовный смысл войны» (1915), которые в советское время в силу
жесткой формулировки Конституции считались бы пропагандой войны, и читающий их,
подвергся бы тюремному наказанию. Тем самым, в нашем народе утерян иммунитет
против войны, а современные конфликты — яркое тому подтверждение. Пораженчество
— признак нравственного и духовного падения народа, а его пропаганда — оружие
недоброжелателей России против страны и ее людей.
Относительно формально правильного пункта по национальному
вопросу существовало такое же табу на его освещение и его осмысление. Это
ограничение не привело ни к «дружбе народов», ни даже к «уважению других
народов», а вылилось в свою противоположность. Борьба между национальностями
всегда была и будет, и прав Василий Витальевич Шульгин, написавший по этому
поводу: «Но если в национальных делах мы не хотим впасть в то же кровавое
идиотство, в кое влез по уши Карл Маркс в плоскости социальной, то мы не дадим
себя обмануть деревьям, не позволим себе из-за деревьев не видеть леса.
Борьба не исчерпывает отношений социальных классов.
Классовая борьба — только альфа; омегой же является их сотрудничество. Подобно
этому — и борющиеся нации: хотя они и борются между собою, но нужны друг другу.
Этот закон пронизывает весь мир: рядом с «борьбой за
существование» (явление бесспорное, но его иные мрачные верхогляды раздули до
совершенно несообразной пропорции), — есть закон симбиоза, то есть сожития».
Сейчас вопрос межнациональных отношений особенно актуален и требует свободного
изучения без страха конституционного наказания.
По поводу отмены смертной казни, а этот вопрос встанет перед
Россией (уже возник после вступления ее в Совет Европы), следует изучить
фундаментальное исследование Ильина «О сопротивлении злу силою» (1925), где он
на поставленный двуединый вопрос: «Может ли человек, стремящийся к
нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли человек,
верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и свое место в мире, не
сопротивляться злу мечом и силою?», отвечает: «физическое
пресечение и понуждение могут быть прямою религиозною и патриотическою
обязанностью человека».
* * *
Встает естественный вопрос: почему мы во всех этих
труднейших государственных вопросах должны довериться Ильину? Дело в том, что
Ильин был не обычным человеком — это ученый-юрист, причем специалист по
вопросам государственного устройства, доктор государственных наук, профессор
юридического факультета Московского университета. Он крупный религиозный
философ и национальный мыслитель. Всю свою жизнь он отдал именно этим важнейшим
для России вопросам. Он как никто другой знал, подробно изучал и описал причины
и последствия русской революции. Его предсказания поражают своей точностью,
правда, пока в худших последствиях большевистского и коммунистического
правления:
«Русский народ выйдет из революции нищим.
Ни богатого, ни зажиточного, ни среднего слоя, ни даже здорового,
хозяйственного крестьянина — не будет вовсе.<...>Конечно, вынырнет
перекрасившийся коммунист, награбивший и припрятавший; но его быстро узнают по
самому его «богатству» и вряд ли согласятся оставить его ему. <...> Будут
городские и сельские жители; люди различных
специальностей; различной подготовки; различных тяготений. Но все они будут бедны, переутомлены и ожесточены.
Государственный центр, ограбивший всех, исчезнет; но
государственная монетная единица, оставшаяся в наследство наследникам, будет
обладать минимальной покупательной силой на международном рынке и будет
находиться в полном презрении на внутреннем рынке. И трудно себе представить,
чтобы государственное имущество, награбленное и настроенное, было оставлено
коммунистами в хозяйственно-цветущем виде: ибо оно по всем видимостям пройдет
через период ожесточенной борьбы за власть.
Итак, предстоит нищета граждан и
государственное оскудение: классическое наследие всех длительных
революций и войн. <...> Надо представить себе тридцатимиллионную
советскую «бюрократию», утратившую свое «коммунистическое начальство»,
бесхозяйную, безработную, отставшую от злых берегов и не приставшую к добрым, —
привыкшую трепетать, угождать и не иметь своих убеждений. <...> Отсюда
выступят десятки авантюристов, по-пугачевски лезущих «в енаралы» и пристегивающихся
к сепаратистским группам и народцам. <...> Национальные обиды и племенные
претензии будут разжигаться снаружи — и иноземными врагами и «своими»
предателями, давно уже мечтающими ликвидировать Россию.
Если представить себе при этом отсутствие сильной и авторитетной
государственной власти и страстную тягу скорее поставить всех перед
«совершившимся фактом», то картина хаоса будет полная.<...>
Не ясно ли, что для спасения множества виновных людей от
уличного растерзания и множества невинных людей от лютой нужды и гибели, —
необходима будет единая и сильная государственная власть, дикториальная по объему полномочий и государствено-национально-настроенная
по существу.
Как же могут люди, русские по любви и разумению, думать, что
Россию выведет их этого хаоса — власть, слабейшая по силе,
наитруднейше организуемая, по русскому пространству, хаосу
и деморализации совершенно неосуществимая и после
революции совершенно лишенная в стране массового кадра — именно,
власть демократическая?! Мы, с своей стороны, видим и
предвидим обратное: если что-нибудь может нанести России, после коммунизма,
новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после
тоталитарной тирании — демократический строй».
Есть предсказания Ильина еще более ужасные, о которых даже
страшно подумать, но он, обрисовав ошибочные пути, дал очертания будущей
возрожденной и духовно обновленной России. Замечу, что Ильин не был религиозным
пророком, которому Господь открыл будущее; он был крупным ученым правоведом и
государствоведом, но к этому обладал широчайшим философским, литературным и
художественным кругозором, был верующим человеком, чрезвычайно совестливым и в
жизни и в науке (не отступал от истины, даже если она была горькой ему и его
родине России), любил Россию и русский народ, все свои знания, всю свою жизнь,
все свои произведения он предназначал России и ее гражданам.
Но известно, что «нет пророка в своем отечестве». Многие его
научные открытия, исследования, разработки, предостережения не были замеченными
десятилетиями. Эта слепота привела мир к трагическим последствиям, до сих пор
не понятым и не осознанным. Приведу несколько важных примеров.
Еще в 1910 году в своей первой работе «Понятия права и силы»
Ильин предостерегал всех правоведов и государствоведов, да и весь гражданский
народ, что суверенитет по природе своей неделим. Более
того, добавлял, что всякая попытка нарушить этот закон приведет к неизмеримым
бедствиям. Современная история показала пророческое видение русского мыслителя —
распад СССР на суверенные государства, распад СФРЮ на суверенные образования и
смертельная война (признание международным сообществом суверенитета Словении и
Хорватии обернулось для него же дорогостоящей проблемой — вот функция платежа
за неграмотность, а может быть, и за сознательный умысел), болезнь
суверенитетов в самой России, война в Чечне, события в Азербайджане, Армении,
Грузии, Абхазии, Таджикистане, на Украине, в Приднестровье — яркие тому
примеры. Даже самостоятельность прибалтийских государств эфемерна, хотя им
Ильин не препятствовал в самоопределении. Самостоятельность же Украины он не
признавал никогда: изменить его взгляды не смогло даже давление нацистской
власти Германии.
Есть и положительные предсказания Ильина. Кто бы мог
предположить, да еще в 1937 году, что в России после чудовищной и злой
атеистической пропаганды возродится Церковь, тем более монашество. Ильин
предвидел это: «Мы не можем сомневаться в том, что в России восстановится
древле-освященная культура православного монастыря. Этот
монастырь имеет свое великое прошлое и свои традиции. Он всегда был школой аскетического самообладания и молитвенного
богосозерцания. Ныне, после революции, он станет сверх того школой христианского мiроприятия и лабораторией нового
христиански-религиозного акта. Ибо монастырское «отвержение мiра» есть
лишь путь к новому, христиански-просветленному видению мiра, приятию его и
преображению его; и монах уходит от греховности и пошлости мiра именно для
того, чтобы насадить (сначала в себе, а потом и в мiре) дух благодатности и
праведности. И вот, возвращаясь к себе из революционной пропасти, русский народ
должен будет принять земную жизнь по-новому, цельным, недвоящимся актом сердца
и мысли, веры и разума, созерцания и воли, слова и поступка. Этот новый
религиозный акт будет вынашиваться, отстаиваться и насаждаться в стенах и
келиях русских обителей и пустыней. Сильный характер есть цельный и искренний.
Ему нельзя двоиться и лицемерить, полуверовать — полуневерить, обессиливать
любовь «интеллигентностью», веру — рассудком, подрывать волю мечтанием,
поступок — «словесностью». Русский народ будет искать после революции великой и
спасительной религиозной цельности. Православный
монастырь, ведомый православным старчеством, во всей его мудрости и свободе,
найдет и укажет ему путь к этой цельности. Тогда он даст России науку
религиозного характера и справится со своей беспримерной задачей всероссийского
миссионерства».
Во всех затронутых нами вопросах И.А. Ильин является
бесспорным авторитетом. Нельзя здесь не привести самую высокую характеристику
нашему национальному мыслителю, данную покойным митрополитом
Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном в его статье «Плач по Руси Великой»:
«... пусть видят люди, что в вопросах важности первостепенной, вопросах
выживания страны глас церковный (патриарх Тихон) и глас народного самосознания
(Иван Ильин) сливаются воедино, «едиными усты и единым сердцем» печалуясь и
скорбя о великой Родине нашей — Святой Руси».
На кого нам надеяться? Ильин четко и ясно отвечает: «Мы
должны надеяться на Бога, на духовные силы национальной России и на самих себя,
верных Богу и родине. И только; этого довольно и больше надеяться нам не на
кого». Мы должны преодолеть самый тяжкий сейчас для нас грех маловерия.
И завершим это предисловие цитатой из глубокомысленного
Томаса Карлейля, которую так любил повторять Иван Ильин: «Человек не должен
жаловаться на свое время; из этого ничего не выйдет; время плохое, ну и что же,
на то человек живет, чтобы сделать его лучше»... «Начинай же! Только этим ты
сделаешь невозможное возможным».
Юрий
Лисица
|